«Никто так не нужен на фронте, как наши женщины»
В самом начале Крымской войны хирург Пирогов со всей свойственной ему энергией добивался двух вещей: чтобы его официально отправили на фронт и чтобы с ним вместе туда отправили обученных сестёр милосердия. Естественно, никаких сестёр, тем более обученных, когда он поднял эту тему, не было. Но Пирогов был убеждён: российская армия несёт многотысячные потери, в первую очередь, из-за неверной организации медицинской службы, и во вторую, из-за того, что эта организация никак не предусматривает качественный санитарный уход за уже получившими медицинскую помощь.
Почему для санитарного ухода нужны были именно женщины? Во-первых, это позволяло их — по представлениям общества того времени — не включать в систему армейской иерархии, то есть в таком случае значительная часть медицинской службы никак не зависела от тех самых офицеров и интендантов, которые постоянно обворовывали солдат, устраивали бюрократические проволочки при получении перевязочных материалов и банального нижнего белья, и так далее. Во-вторых, Пирогов находил женщин куда более дисциплинированными, организованными и совестливыми, чем офицерский состав российской армии — и для выживания большого количества раненых эти качества были, конечно же, критичны.
Помощь и содействие в вопросе сестёр милосердия Пирогов нашёл, конечно же, у женщины — великой княгини Елены Павловны (урождённой принцессы Фредерики Шарлоты Марии Вюртембергской). Она основала Крестовоздвиженскую общину сестёр милосердия, которая прочно вошла в историю российской и военной медицины.
Требования к сёстрам милосердия были суровые. Это должны были быть вдовы или девицы — или, точнее, «старые девы», то есть зрелого возраста женщины, не обременённые семейными узами. С рациональным, практическим, холодным складом ума, способные одолеть курсы анатомии и сестринского дела. Достаточно хладнокровные, чтобы не падать в обморок, ассистируя при ампутациях — достаточно отзывчивые и чувствительные, чтобы не оставаться равнодушными к боли и другим страданиям раненых. Из достаточно обеспеченных семей, чтобы не соблазниться подарками, денежными вознаграждениями — в общем, точно способные следовать правилу «ничего не брать за свою помощь». В условиях глубоко коррумпированной российской армии любой подарок мог обернуться позже взяткой, а именно из этой системы Пирогов и собирался вывести медицинскую службу, насколько возможно.
Ни одна не была готова
Многие из сестёр общины прежде вели самую обычную светскую жизнь, редко видели грязь и тем более экскременты, крайне редко — раны и изуродованных людей. Екатерина Бакунина — тем более: она была дочерью губернатора Санкт-Петербурга и благополучно дожила до сорока лет без того, чтобы слишком часто сталкиваться с грубой прозой жизни. К тому, что ждёт их в Севастополе, сестёр не подготовили никакие курсы — им рассказывали о стерилизации, ранах, нагноениях, отрезанных конечностях и сопутствующих заболеваниях. Никто не рассказывал им, что служить придётся в настоящем аду.
Дело не в том, что всё кругом обстреливали пушки. Дело не в том, что каждая из сестёр сама могла умереть — от случайной бомбы или от тифа. Дело в условиях, в которых содержались раненые — порой просто брошеные друг на друга вповалку, в несколько слоёв, так что нижние задыхались под верхними.
Всеобщая антисанитария приводила к тому, что каждый день десятки умирали от заражений ран, которых можно было избежать, и от тифа, который распространялся со скоростью пожара. Всеобщее воровство и бюрократические проволочки — к тому, что раненых было нечем перевязать и буквально нечем кормить. Всеобщее равнодушие — к тому, что никто не думал о суднах для неспособных встать, к тому, что отдавались под госпиталь самые неподходящие для этого здания. В Севастополе это было хотя бы здание Дворянского собрания, но сёстры милосердия постоянно сталкивались с тем, что их подопечных пытались запихнуть чуть ли не в конюшни.
Появление Пирогова и сестёр Крестовоздвиженской общины моментально преобразило ситуацию. Пирогов придумал сортировать раненых по тяжести ранения — уже одно это повышало шансы выжить, дождаться срочной операции вовремя. Сёстры милосердия… Одно их появление, строгих, опрятных, подействовало на солдат как ободряющий знак: есть кто-то, кто готов навести порядок в этом бесконечном, кровавом, вонючем хаосе.
Поняв такое воздействие своего внешнего вида на раненых, сёстры тратили время, отрывая его ото сна, чтобы их форма (а у них была форма, чтобы подчеркнуть, что они всё же организация, а не толпа доброхоток) выглядела опрятно, и силы, чтобы сохранять спокойный и уверенный вид в любой ситуации.
Но, конечно, основной их труд был не в успокоении раненых. Элементарный гигиенический уход, перевязки, ассистирование на операциях — как правило, ампутациях, постоянная проверка состояния, такое же постоянное выбивание всего того, что, теоретически, уже выдало государство — но до солдат всё не доходило и не доходило: еды (особенно активно разворовывалось мясо), медикаментов, бинтов, нижнего белья, тёплых тулупов для перевозки, дров для отопления и для кипятка…
Сёстры могли прийти на склад и распотрошить хранящиеся там и всё никак не оформленные толком тюки с перевязочным материалом, не утруждая себя бумажками — пиши, интендант, что это штатские, доброволицы, постарались. Да, на складах порой было полно всего нужного, даже ещё неразворованного, что не дошло до госпиталей только потому, что бумаги в первую очередь оформляли на то, что нужно для боевых частей! Сёстры могли напрямую нарушить приказ офицера разместить раненых чуть не по хлевам и занять более пригодное помещение — а что им будет, они вне системы! Пирогов не прогадал, когда поставил на женщин.
Тысячи спасённых
Сёстры Крестовоздвиженской общины спасли, без преувеличений, тысячи, а то и десятки тысяч человек — постоянно сами неся потери, прежде всего — из-за тифа. Они заставляли конвой покидать кабаки, пленных — вытаскивать телеги с ранеными, чиновников — отдавать всё необходимое, обеспечивать срочно обозы едой, одеждой, подстилками. Они не спали после тяжёлых боёв по двое суток, не отходя от операционных столов, бесконечно кипятили воду, обеспечивали раненым элементарнейшую возможность оправиться не в собственные штаны. И Бакунина была одной из самых активных сестёр, споривших с офицерами и чинушами, строивших себе в помощь солдат, крестьян, случайных мимоезжих татар.
Чтение воспоминаний Бакуниной о службе сестёр милосердия затягивает. Да, много позже она написала мемуары, конечно же — их стоит читать на пару с более известными обычно мемуарами Пирогова.
«Вносят носилки, другие, третьи. Весь пол покрылся ранеными; везде, где только можно сесть, сидят те, что притащились кое-как сами. Что за крик, что за шум! Просто ад! Пальба не слышна за этим гамом и стонами. Один кричит без слов, другой: «Ратуйте, братцы, ратуйте!», «Будь мать родная, дай водки!»» — это о месте, про которое Пирогов писал — паркет на вершок вниз пропитался кровью.
«…я вошла в избу, битком набитую нашими больными. Я принесла чулки, вязаные варежки, и вот со всех сторон начали кричать: «Дай, матушка, один чулок, у меня ведь только одна нога!» – «А мне на обе, да у меня одна рука, в портянки в два часа не обулся». – «Дай мне на правую руку!» – «Вот кстати, а мне на левую!» – «И мне на левую!» – «И мне тоже!»» Это о попытке довезти раненых живыми зимой, когда на четверых дают укрыться два тулупа — и те на полпути отнимают, когда кругом, в степи, воют волки и Бакунина, смертельно волков боящаяся, обходит раненых, вооружившись одной только — больше нечем — палкой и взяв в помощь старушку с такой же импровизированной дубинкой.
После войны Екатерина Михайловна уже не могла быть праздной женщиной. Пирогов не зря писал, что трудности службы на войне открыли и отшлифовали её истинный характер, чего не могла дать жизнь светской барышни.
В родном имении организовала больницу, школу. Во время Турецкой войны через почти три десятка лет снова была призвана на фронт — официально не солдат и не офицер, но… давала же она клятву сестры милосердия, носила же всю жизнь под одеждой крестик общины на голубой ленточке. Во время Турецкой войны, на Кавказе, пожилая уже женщина со всей представимой или даже, скорее, непредставимой энергией выстроила работу новых, свеженьких сестёр милосердия, оказав такую неоспоримую помощь врачам, что те провожали её со слезами на глазах и с памятной записью: «Во всех отношениях Вы явились достойной имени русского воина». Да, им ли не знать, насколько эта «штатская», добровольная служба была именно службой военной, армейской, насколько каждая из этих сестёр — и особенно руководительница их Екатерина Михайловна — были воительницами!
Бакунина умерла в восемьдесят четыре года, чуть не до последнего дня заботясь о том, чтобы каждый заболевший крестьянин, крестьянский ребёнок в округе получал медицинскую помощь. За её гробом мужики и бабы, малые ребята и старики шли огромной процессией двадцать пять вёрст — от церкви, где её отпели, до кладбища, где лежала вся её семья. И все рыдали в голос: великая, великая женщина умерла! Не сестра — всеобщая мать…
Фото: Wikipedia
Источник
Источник: